Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не
взял бы,
свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да
взяли с собою шпаги, да и ну друг
в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух
свидетелях!
— Что ж, одному все
взять на себя? Экой ты какой ловкий! Нет, я знать ничего не знаю, — говорил он, — а меня просила сестра, по женскому незнанию дела, заявить письмо у маклера — вот и все. Ты и Затертый были
свидетелями, вы и
в ответе!
Прочитав это повествование и выслушав изустные рассказы многих
свидетелей, — можно наглядно получить вульгарное изображение события,
в миниатюре, таким образом:
возьмите большую круглую чашку, налейте до половины водой и дайте чашке быстрое круговращательное движение — а на воду пустите яичную скорлупу или представьте себе на ней миниатюрное суденышко с полным грузом и людьми.
О Балалайкине между тем совсем забыли. Как только приехали к Завитаеву, Иван Тимофеич, при двух благородных
свидетелях, отдал ему остальные деньги, а с него
взял расписку: «Условленную за брак сумму сполна получил». Затем он словно
в воду канул; впоследствии же, как ни добивались от него, куда он пропал, он городил
в ответ какую-то неслыханную чепуху...
— Я за шпоры не могу
взять меньше пятнадцати рублей, — произнес он, желая отделаться от Пирогова, потому что ему, как честному немцу, очень совестно было смотреть на того, кто видел его
в неприличном положении. Шиллер любил пить совершенно без
свидетелей, с двумя, тремя приятелями, и запирался на это время даже от своих работников.
Он божился, что эти деньги он наторговал и что
в трактире он не был уже более года, а
свидетели показали, что он был беден и
в последнее время сильно нуждался
в деньгах и ходил
в трактир каждый день, чтобы
взять у Матвея взаймы, и жандарм рассказал, как
в день убийства сам он два раза ходил с буфетчиком
в трактир, чтобы помочь ему сделать заем.
Герой наш был москвич, и потому
Я враг Неве и невскому туману.
Там (я весь мир
в свидетели возьму)
Веселье вредно русскому карману,
Занятья вредны русскому уму.
Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
Как плоский берег Финского залива.
Москва — не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
Там я впервые
в дни надежд и счастья
Был болен от любви и любострастья.
— Господи, да я и десять
взял бы! — прошептал отец Яков, оглядываясь. — И десяти довольно! Вы… вы изумляетесь, и все изумляются. Жадный поп, алчный, куда он деньги девает? Я и сам это чувствую, что жадный… и казню себя, осуждаю… людям
в глаза глядеть совестно… Вам, Павел Михайлович, я по совести… привожу истинного бога
в свидетели…
— Можете! — согласился Полояров. — А где, позвольте узнать, — где у вас на все на это
свидетели найдутся? Дело-то ведь у нас с глазу на глаз идет, а я — мало ль зачем мог приходить к вам! Кто видел? кто слышал? Нет-с, почтеннейший, ни хера вы на этом не
возьмете! И мы ведь тоже не лыком шиты! А вы лучше, советую вам, эдак душевно, по-Божьи! Ну-с, так что же-с? — вопросительно прибавил он
в заключение, — говорите просто: желаете аль нет?
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья,
в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он
взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и
свидетели, хватил меня два раза по лицу…
— Да-а-с, сумасшедший, а вы что же меня допрашиваете! Мы ведь здесь с вами двое с глаза на глаз, без
свидетелей, так вы немного с меня
возьмете, если я вам скажу, что я этому не верю и что верить здесь нечему, потому что пятьдесят тысяч были, они действительно украдены, и они
в руках Кишенского, и из них уже вышло не пятьдесят тысяч, а сто пятьдесят, и что же вы, наконец, из всего этого
возьмете?
— Не нашел он, к кому обратиться! — кричал Краснопёрый. — Меня не пожелал, видите ли… Стрекулистов каких-то
в душеприказчики
взял… Хоть бы
в свидетели пригласил.
— А!
Свидетелей? — разразился Лещов. — Был тут сейчас Евлашка Нетов, тля, безграмотный идиот Я его оболванил, я его из четвероногого двуногим сделал. А он… отлынивает… зачуяли, что мертвечиной от меня несет… С дядей своим, старой Лисой Патрикевной, стакнулся… Тот
в душеприказчики нейдет… Я его наметил… Почестнее, потолковее других… Теперь кого же я
возьму?.. Кого?
Зачем он бежал? Да, он помнит: он сидел
в одной камере с двумя товарищами; они собрались бежать и
взяли его. Надо было, чтобы не осталось
свидетеля их бегства. Они сказали ему, что
возьмут его — он согласился. Куда? Зачем? Он не знал.
Те самые люди, которые чуть ли не коленопреклонно подносили «счастливому дельцу» свои капиталы, прося как милости
взять их
в свое распоряжение, с нескрываемым негодованием
в качестве свидетелей-потерпевших отзываются о своем вчерашнем благодетеле и кормильце.
Павел Флегонтыч. Найти возможность быть ныне
в семь часов вечера
в Садовой, у Сухаревой башни…
Возьмите с собою Медовицыну, скажите ей, что вы хотите посетить бедное семейство… одни, без
свидетелей… Знаю ваше прекрасное сердце — это случается с вами не
в первый раз… Выйдите из кареты… на углу переулка будут вас ждать… Если вы доверяетесь чести моей, я сам провожу вас к вашему отцу, но, проводив, оставлю вас.
Вот, ручаюсь вам, изберите теперь любого из нынешних академистов и спросите: «Сколько було?», так иной и сам инспектор не ответит или
возьмет да сбрешет; а наш Вековечкин все это знал вразнобивку на память по месяцам и нам предал это так, что я о сию пору хоть патриарху могу ответить, что
в сентябре 1 100 святых, а
в октябре 2 543, а
в ноябре аж 6 500, а
в декабре: еще больше — 14 400; а
в генваре уже даже 70 400; а
в феврале убывает — всего 1 072, а
в марте даже 535, а
в июне всего 130, но
в общей-то сложности: представьте же, какая убежденность, или что можно подумать против таковой области таковых-то
свидетелей!